«Приходской листок» православной общины
во имя святаго Царя страстотерпца
Николая Втораго, №2, декабрь 2002 г.

Елена Нечипоренко

О богослужебном пении

Беседа вторая

«Наше богослужебное пение является соборным не только потому, что оно физически объединяет поющих в едином звучании их голосов, но и потому, что оно, будучи единым голосом единой Вселенской Церкви, приносится Богу как словесная жертва хваления от лица всей Церкви. Предстоящие и молящиеся — это не слушатели, присутствующие при бого­служении и, в лучшем случае, молитвенно переживающие слышимое: они так же, как и поющие, приносят Богу словесную службу, с той лишь разницей, что те, по благодати Божией, совершают эту службу гласно, отверзая свои уста, а эти совершают ее внутренно — умом и сердцем. О таком негласном пении говорит святой Иоанн Златоуст:      «Можно петь и без голоса, когда душа внутри издает звуки, потому что мы поем не для людей, но для Бога, Который может слышать сердца и проникать в сокровенную глубину нашей души... При таком песнопении, будет ли кто стар или молод, или с грубым голосом, или совершенно не знаком с стройностью пения, в том не будет никакой вины. Здесь требуется целомудренная душа, бодрый ум, сердце сокрушенное, помысл твердый, совесть чистая. Если с такими качествами ты вступишь в святый хор Божий, то можешь стать наряду с самим Давидом».      К такому именно пению призывает Церковь своих чад, возглашая устами певца: «Приидите воспоим вернии...», «Воспоим вси людие»... Протоиерей Борис Николаев

К

огда человек впервые слышит на службе песнопения знаменного распева, чаще всего его настораживает непривычность такого пения. Наше ухо воспитано на гармонической тональной музыке, а здесь — одноголосие, мелодический лад, музыковед скажет: «монодия». Как перестроить свой слух, когда даже музыканты чаще воспринимают монодию как некоторую недотональность? Нам непривычна эта неторопливость, растянутость произнесения слов. Как нам в наше TV-время войти в совсем другой ритм, говорящий о вечности?

Н

о человек, подошедший к знаменному распеву, как к части церковного Предания, не спешит с личным мнением. Особая роль богослужебного пения определяет и особые средства, отличные от средств светской музыки. Вспомним — ведь и богослужебные тексты, и икона также отличаются от литературы и живописи нецерковных.
     Известно, что в богослужебных текстах используется точно и строго ограниченный круг изобразительных средств. Это делалось древними гимнографами для того, чтобы не подменить духовных переживаний эстетическими, то есть душевными, не обременить ума молящегося художественной информацией и тем самым не оземлить молитву. Известны также принципиально отличные от светской живописи средства канонической иконы. Как научиться их понимать?
     Монахиня Иулиания, иконописец, много сделавшая для возрождения русской иконы, писала: «...иконописи нужно учиться только через копирование древних икон, в которых невидимое явлено в доступных для нас формах. Копируя икону, человек всесторонне познает ее и невольно приходит в соприкосновение с тем миром, который в ней заключен. Постепенно он начинает ощущать реальность этого мира, узнавать истинность данного образа, потом постигает глубину его содержания, поражается четкостью форм, внутренней обоснованностью его деталей и поистине святой простотой художественного выражения».

Е

сли так, с честным желанием понять, человек подходит к знаменному распеву, он открывает не меньшую глубину, истинность содержания и совершенство формы.
     Постепенно становится понятно, что в храме нужна именно монодия, не создающая иллюзию простанства, материальности, а молитвенно устремленная. Когда сознание не отвлекается от молитвы на чисто эстетическое восприятие соотношения голосов в аккорде или полифонии. И темп исполнения, произнесения слова должен быть именно таким, чтобы человек смог выйти из стремительной мiрской суеты и это слово, наконец, услышать. (Нам часто говорят, что на службе, где поют медленно, стоять намного легче). Становится понятно, что монотонность и однообразие знаменного распева — кажущиеся, и открывается удивительная цельность знаменной службы. Ведь песнопения в службе — не украшения, не вставные номера, создающие абстрактное «благолепие». Молитвы и возгласы священника, чтение, чтение на погласицу, пение — от речитативной псалмодии до большого распева, — все это является разными формами произнесения богослужебного текста, по которым согласно выработанному церковным опытом ритму распределяется текст богослужения.
     Знаменные песнопения удивительным образом организуют сознание молящихся, помогают удержать непрерывную сосредоточенность на словах молитвы. Их унисонное, очищенное от душевно-эстетических переживаний звучание — не внешнее для молящихся, а единый голос всех собравшихся в Церковь.

П

ри таком отношении становятся понятны и наиболее критикуемые за непонятность и ненужность фиты — развитые мелодические построения, в которых распеваются одно-два слова. Это не технический прием, а отпечатанный в музыкальной форме молитвенный опыт. Фиты появляются в тех местах текста, где говорится о высоких богословских понятиях. Удлинение распева этих слов дает время уму проникнуть в глубину их смысла.
     Такие развитые мелодические обороты, по словам Б.П.Кутузова, можно рассматривать как приглашение и даже понуждение на молитву высшего порядка, молитву созерцательную, ведь полная мера и высота духовная, к которой призывается каждый христианин — быть совершенным, как совершенен Небесный Отец (Мф.5,48), а созерцательная молитва есть духовное совершенство, созерцание Божества, когда дух человека — един дух с Господом.